И я кое-что поняла, что и улыбаться хочется, и плакать. О том, что мне действительно дорого, что мне нравится, что моё, вообще никому рассказывать нельзя. Никому. Никогда.
И я не знаю, сколько раз это должно повториться, чтобы я наконец поняла. Все светлое и чистое, что касается наружности, однажды становится дерьмом.
- Search
- Favourites
- Tags
- Subscriptions
- Archive
- Девочка из серо-голубого города.
Posts with tag из записок
0
Море качало сны детей, но мои иногда выбрасывало на берег, иначе отчего же ещё мне могло быть так холодно и непонятно, где я, и почему колыбельную мне напевает лунный ноготок.
О таких встречах пишут в книгах, их вспоминают и через десять, тридцать, шестьдесят лет, ненароком рассказывают людям в застывших очередях. Такие моменты называют переломными, когда пересечение с человеком ломает в тебе что-то старое, ограничивающее, что, наверное, мешало тебе расти и двигаться дальше, и тебе, как змейке, теперь нужно сбросить старую кожу, стать кем-то более сильным, смелым, решительным (если, конечно, твою кожу не сняли насильно, слишком тебе навредив).
И попробуй выкинуть из головы это имя. Некоторые вещи, всё-таки, ничем не выбить из человеческой памяти. Только смертью. А запомнит ли душа?
Почему-то мне всегда было страшно водить руками по твоему телу, пока ты спишь. Словно бы ты вдруг проснешься и зарычишь на меня, а я в страхе сбегу, забыв о существовании двери в нашей комнате, будто всегда здесь были лишь стены и открытое окно, с помощью которого мы пытались выгнать выкуренные тобой мысли. Ты так сердилась на мои страхи, изо дня в день заново убеждая, что никогда не покажешь мне острые зубы и когти, впивающиеся в несчастных, ненавистных тобой людей. Но раз вкусив твоё молчание, я вновь превращаюсь в запуганного кролика, которого тебе приходится выманивать и заново приручать.